ШИНОВ

СТАРОДУБЦЕВ

В массе слушателей, пеших и конных, мирных граждан и воинов, всадник на чалом коне был бы мало приметен, если бы не его манера держаться с той наивной заносчивостью,  которая позволяет легко угадывать в ее носителе крайнюю молодость, пылкую неопытность и обычные в таких случаях мечты: стяжать себе славу, всеобщее преклонение, да не как-нибудь «как все», а именно на военном поприще. Это был юноша двадцати лет, легко и бедно одетый, вооруженный только длинным кинжалом . Он походил на ополченца, но поскольку ополчения никто не собирал, в нем угадывался новобранец - будущий партикулярный цинит. Юноша был крепок и худ, глубокий шрам над верхней губой добавлял злой воинственности всему его облику, но и, пожалуй, не портил его в глазах молодых авидронских девушек, с младенчества привыкших видеть воинов, оружие, доспехи и следы сражений на всем этом. Молодого человека звали ДозирЭ.

Красноречие Провтавтха вдохновляло. ДозирЭ трепетно ловил каждое слово, сердце его переполнялось отвагой и жаждой немедленно проявить ее в деле, а глаза то и дело вспыхивали ненавистью, когда речь заходила об иргамах. Но делу время, а потехе час: юноша дослушал речь оратора, осторожно развернул лошадь, стараясь не задеть слушателей, и двинулся прочь. Он пересек дворцовую площадь и задержался возле Дерева Жизни, дабы еще разок лицезреть чудо из чудес,  диковину, сотворенную человеческими руками.

На круглом мраморном основании, выложенном лестницей, возвышался постамент, отлитый из паладиума – металла синего цвета. На нем высотой с башню стоял могучий дуб из чистого золота. Тысячи больших плоских изумрудов составляли дубовые листья, продолговатые рубины походили на желуди. Ствол и большие ветви были оплетены серебряной нитью с нанизанными на нее мелкими шлифованными алмазами, мириады других драгоценных камней были использованы для отделки коры и веток. Ствол Дерева окружали обращенные лицом к площади пятнадцать золотых дев-месяцев с венками из божественного лотуса. Камни излучали нежное голубоватое сияние, так что над головами дев были видны магические нимбы. Почетный караул, десять воинов в белых плащах и золотых доспехах охраняли воздвигнутое славными предками сказочное изваяние. Всего десять, пустяк для любителей легкой поживы, но никто в Авидронии не обманывался на этот счет: в искусно замаскированной под площадью «Тафиле Древа» денно и нощно дежурила двойная айма отборных воинов, в задачу которой входило только одно: продержаться против любой угрозы половину тахиса, пока не подоспеют на выручку основные военные силы защитников Дерева Грономфы. Все об этом знали – в стране и за ее пределами.

Об авидронском чуде из золота и драгоценных камней по всему континенту ходили самые удивительные легенды. Тысячи и тысячи людей специально приезжали в Грономфу, чтобы только увидеть это невероятное дерево. Один камешек лотуса стоил не менее трехсот золотых инфектов, цена же самого Дерева и вовсе не поддавалась счету.

ДозирЭ не спешил, стараясь в полной мере насладиться своим положением взрослого, совершенно свободного человека. Впервые в жизни он был предоставлен сам себе, а в кошеле его, более привычном к запустению и одиночеству, нежели к изобилию, весело позвякивали монеты - один золотой инфект и с десяток паладиумных, а также серебряных и медных монет. Сию внушительную сумму вручил ему отец, снаряжая сына в дорогу, - все, что удалось накопить для этого долгожданного дня. Вдобавок ко всему, будущий воин получил во владение Хонума - старого мерина с запавшей поясницей и свислым крупом, а также древнюю боевую солоху, большие медные пластины которой  навечно запечатлели в себе следы от ударов вражеских мечей и копий.

Прощание было бы простым и скорым, если бы не отец... ДозирЭ надел солоху, прикрепил к поясу кинжал и стал совсем готов; ему не терпелось покинуть дом, но отец - старый цинит, по имени Вервилл, затеял долгую, как показалось сыну, прощальную церемонию. Наконец, после путаных, сто раз слышанных наставлений, его впалые землистые щеки окропились слезами -  предстояло проститься с сыном, и проститься может быть навсегда. Что ж, надо смирить гордыню и подчиниться воле богов, главное, что боевому ветерану не будет стыдно перед Инфектом: Авидрония получит прекрасного цинита, умелого бойца, стойкого в лишениях и беспощадного в бою.

Отец пожелал сыну успеха, как он его понимал:  наградных платков почаще, службу в хорошем гарнизоне, надежных товарищей и сытную вкусную кормежку. Вот, наконец, появился кошель с монетами. ДозирЭ с радостью принял деньги, тут же поспешил высвободиться из прощальных оков Вервилла,  ухватил Хонума за гриву и без помощи стремян лихо махнул прямо в седло. Старый мерин страдальчески присел, фыркнул, даже  попытался взбрыкнуть, но раздумал  и покорно потрусил по дороге. Беспечно махнув родителю рукой, юноша двинулся вперед, к приключениям и славе, однако, проехав несколько шагов, со странным беспокойством в груди оглянулся на миг. Он окинул прощальным взглядом неказистую хаву, где родился и вырос, посмотрел на опечаленного отца и поспешил отвернулся; сердце его дрогнуло, а на глаза навернулись непрошенные слезы, вовсе неподобающие мужчине, отважному воину…

ДозирЭ вдоволь насладился волшебным сиянием камней лотуса и пятками побеспокоил Хонума. Старый конь, успевший за это время вздремнуть, покорно взмахнул хвостом и, нехотя изображая рысцу, пошагал куда было велено. Теперь молодой человек вспомнил другое чудо - обнаженную девушку в окне акелины, и сердце его застучало жарко и часто.

 Как прекрасна эта юная люцея, да простят меня Гномы! Как желанно было бы хотя бы мгновение свидания с нею наедине! Как чудесны были б объятия!.. Все мужчины должны понимать в этом толк, а он мужчина! ДозирЭ, со всей пылкостью, присущей юному воображению, продлил и дополнил мимолетное знакомство до сладостного финала, дорисовал все те прелести, которые несомненно достойны уже виденных им: о, эта улыбка! Эти глаза, плечи, волосы, грудь…

Погруженный в мечты,  ДозирЭ незаметно для себя пересек площадь и приблизился к улице, которая, как он понял из кратких объяснений встречных прохожих, шла в нужном ему направлении. Вдоль широченной улицы тянулись бесконечные ряды постоялых дворов, трактиров, предосталяющих кров и ночлег,  и просто кратемарья, где можно было передохнуть тахис-другой, умыться с дороги, поесть и попить. Эта часть города была не для аристократов, блюда готовились чаще всего простые, запахи кушаний были поэтому грубы и бесхитростны: жареное пахло жареным, вареное – вареным, а печеное - печеным. Но пахло вкусно – непременной во всех авидронских кухнях чесночной похлебкой из баранины, жареной птицей, пшеничными лепешками и пряностями. Мальчики-служки зазывали прохожих, размахивали связками с вяленой рыбой и копченостями, уговаривая купить в дорогу. Из кратемарья выходили постояльцы и посетители и некоторые действительно покупали; навстречу им усталые путники спешили за своей порцией отдыха и обеденных удовольствий, пешеходы входили сразу,  всадники спешивались и бросали трактирным служкам поводья, с тем, чтобы и животные получили свою долю ухода, еды и питья. Крики, смех, ржание… ДозирЭ почему-то пришло в голову, что даже перебранки возле кратемарья очень отличаются друг от друга, в зависимости от того, на сытый желудок они, или на голодный… Девушки-служанки понесли куда-то на большом медном блюде жареного поросенка, обложенного фруктами и ДозирЭ вдруг жадно сглотнул.

Молодой человек не чувствовал голода, пока резкие запахи еды не встревожили его ноздри и аппетит; тут он в растерянности остановился, украдкой поглядывая на ближайшие кратемарья. Речь не стояла о том – поесть или двинуться дальше, нужно лишь было так выбрать, чтобы было вкусно и подешевле. И сделать это незаметно, не теряя достоинства…  Свобода и самостоятельность, которыми он теперь был наделен, требовали убедительного подтверждения этому, а желудок охотно поддакивал хозяину, призывая к щедрости и размаху. Но кошелек…

Всадник еще сомневался, когда из кратемарья выбежала  бдительная рыжеволосая красавица и взяла коня под уздцы.

- Усталый воин хочет вина и молодого ягненка, - сказала она утвердительным тоном, обнаружив легкий  провинциальный говорок, каким говорят на окраинах Авидронии, ближе к иргамским границам.

-   Нет, я только хотел … 

ДозирЭ растерялся - едва ли не впервые в жизни его назвали воином. Сие обращение напомнило молодому авидрону его сегодняшнее положение: он - полноправный гражданин, он свободен и имеет деньги, с которыми волен делать то, что ему заблагорассудится. В конце концов, не заслужил ли он немного вкусной еды и хорошего вина? Кто знает, может быть ему суждено погибнуть в первом же бою? А воином он вот-вот станет…

            Видя, что юный грономф еще колеблется, многоопытная служанка, обнажив в улыбке ровную линию мелких, но белых зубов, добавила:

- Ты силен и красив,  поэтому тебе надо хорошо поесть перед длиной дорогой. Я напою тебя лучшим вином и накормлю тебя самой вкусной едой. Пойдем со мной. Ты заплатишь совсем немного и останешься доволен.

            Рыжеволосая дева смотрела такими глазами и говорила таким голосом, будто речь шла о любовном свидании. И ДозирЭ невольно смутился, покраснел. Ему было не совсем понятно, почему красота требует усиленного питания; воспитанный по всей строгости законов военных ходес, он не ведал женского внимания, их извечного кокетства и хитрости,  больше привык к строгим окрикам отца и резким командам жестоких наставников.

            Завороженный вниманием девушки, почему-то  направленного именно на него, ДозирЭ послушно развернул Хонума к кратемарья. Он соскочил с коня, придерживая длиннополый плащ, намотал поводья на крюк и ослабил подпругу. Хонум благодарно качнул головой.

- Овса и воды твоему скакуну, воин? Или сначала его расседлать?

- Да! Нет… Задай ему воды и корму, когда остынет, а расседлывать не надо, я ненадолго, только поесть. Где тут у вас умыться и…

- Идем, я все покажу. Не беспокойся, красавчик, за конем присмотрят.

Молодой человек торопился поспеть в срок. По настоянию Вервилла, он должен был проходить экзорпий в лагере Тертапента - именно там обучался военному делу отец. "Экзорпий в лагере Тертапента был настолько сложен, - любил он рассказывать, - что к середине его выбывала добрая половина новобранцев, а каждый десятый погибал. Не удивительно, что Иргамы в те времена и не высовывались. Запирали городские ворота на все засовы и дрожали от страха. Воин-авидрон в то время стоил десятерых иргамов!"  Старики – они ведь все скроены на один лад: ничего нового слышать и  знать не желают и держатся за свое прошлое, в котором только и были истинные воины и настоящие красавицы…

 ДозирЭ должен был явиться в лагерь Тертапента самостоятельно, записаться в конный отряд и успешно пройти ближайший экзорпий. По слухам лагерь был переполнен и не каждый новобранец мог рассчитывать на радушный прием. Важен каждый день, потому что чем раньше прибудешь, тем лучше и ближе устроишься. Если он опоздает - придется вернуться домой с позором, добиваться записи в другой лагерь. Так что впереди несколько дней пути и надо бы поспешить.

Юноша ждал вино и еду, обещанные рыжеволосой, разбавляя ожиданием угрызения совести. Он теперь жалел, что уступил уговорам красавицы - не успел отъехать и нескольких тысяч шагов от дома, как уже поддался плотским соблазнам. И вот он, даже проголодаться толком не успев, восседает в кратемарья в центре Грономфы, вместо того, чтобы во весь опор мчаться верхом на верном Хонуме навстречу опасностям и славе.

Девушка-искусительница принесла глиняный сосуд с изображениями танцующих детей и бронзовый кубок с позолоченной ручкой  в форме змеи.

- Потерпи еще несколько мгновений, воин, твой обед уже готов. ДозирЭ с жадностью сделал первый  глоток вина, кислятина, но жажду утоляет,  еще один, сразу же подобрел и благодушно огляделся.

Помещение кратемарья было достаточно просторное, чтобы вместить одновременно сотню и более гостей. Все вокруг было сделано искусными мастерами из дорогих материалов. Покрытый фресками потолок залы подпирали колонны из гранатового камня, внутренние тафилы скрывались за толстыми цветными тканями с золотой оторочкой. Утонченной лепниной и изящными накладными элементами красовались стены светлого камня, из гигантских раковин брюхоногих улиток струились в нефритовую чашу прохладные воды, посыпая мозаичный пол солнечными брызгами. Все предметы были расточительно большими. Массивные столы из звездного камня окружали мраморные фигуры женщин, которые были прикрыты кисейными туниками, у стен расположились тяжелые бронзовые факельницы с закопченными устьями. Клювообразные сосуды с ярким орнаментом лишь немного уступали размером пузатым декоративным амфорам в рост человека, покрытыми цветочными рисунками. Знаменитые художники Грономфы посетили и сей источник услады. Огромное, как размах рук, серебряное блюдо, висевшее у входа, повествовало о трапезе уставшего пастуха, несколько картин на стенах описывали брачную церемонию в части застольных радостей. Мозаичное панно из цветного стекла рассказывало о грономфском рыбаке и его богатом улове, на гранитной напольной плите в центре залы было во всех деталях изображено Дерево жизни. Бросались в глаза несколько портретов прославленных авидронов. Богатая кратемарья имела все, что было необходимо для обстоятельной, на множество перемен блюд - трапезы, когда еда – не просто еда, а сложный и значительный ритуал насыщения; вся атмосфера сего храма чревоугодия обещала отдохновение от любых забот, располагала к благодушию.

Уж насколько неопытным в житейских вопросах  был ДозирЭ, но и он понял, что попался: кратемарья, едва ли не единственная во всей округе, предназначалась для гостей знатных и богатых, которые - не чета юному герою – легко могли себе позволить угощение в этих стенах. У будущего  воина нехорошо екнуло внутри: он был единственным посетителем сей роскошной тафилы , хотя время дневного насыщения  уже наступило.

Рыжеволосая служанка с помошью двух мальчиков-служек принесла на керамических подносах великое множество тарелок, тарелочек и блюдечек, с  затейливо приготовленными блюдами: там были летучие рыбки, мясные кактусы, фазаньи отбивки, речные каракатицы, - но главным из всех яств было приготовленное на огне нежное мясо ягненка, трижды вскипяченное затем в густом отваре со специями. Его  и отвар, поставленный тут же, полагалось запивать терпким подслащенным вином.

ДозирЭ впервые находился в подобной обстановке. Никогда в жизни он не пил такое вино и не ел столь вкусных яств. Двое мальчиков-помощников усердно ему прислуживали, подливая питье и поднося  новые блюда. Моментально захмелевшему юноше начало казаться, что и он уже и тоже -  знатный авидрон, разбогатевший на… чем-то таком достойном…, и пирует в стенах собственного дворца. 

Внезапно, из глубины внутренних помещений, где располагались тафилы постояльцев, донеслись лающие звуки чужого, не авидронского, языка.  Разговор шел на непонятном для ДозирЭ наречии.  Голоса усилились: один говорящий явно гневался,  упрекал в чем-то, другой – привизгивал тоненько, оправдывался. Сладостные грезы, навеянные выпитым, съеденным и увиденным ранее, рассеялись. ДозирЭ недоуменно прислушался и на всякий случай внутренне собрался – мало ли что... Голоса приближались.

Рыжеволосая тоже прислушалась, лучезарная улыбка покинула ее уста, она встрепенулась и упорхнула прочь. Мальчики-служки встревоженно обернулись - молодой человек почувствовал, как они напряглись. Наконец, тяжелые шторы у внутренних «гостиных» дверей отлетели в стороны и на пороге залы появились трое мужчин в диковинных одеждах и при оружии. Это были чужестранцы,  судя по речи – маллы, горцы. Все трое были плотного телосложения, широкоплечи, шагали твердо, уверенно, не забывая, впрочем,  внимательно осматриваться, словно в любой миг ожидая подвоха и нападения.

Один из них был явно более богат и знатен, чем остальные. На его шее красовалась внушительная паладиумная цепь, которая удерживала на груди тяжелый золотой медальон. Одет он был в некое подобие «затейника», отороченного мехом горного барса и с рисунком голубой нитью, а поверх него с плеч свисала короткая накидка-ожерелье, сплошь из медвежьих когтей. Широкий кожаный пояс, расцвеченный накладными украшениями из драгоценных камней,  удерживал кошель,  ножны кинжала "дикая кошка" и метательный топорик.

Горцы внимательно оглядели помещение. Вожак бросил пронизывающий взгляд на Дозирэ и в уголках губ его авидрону почудилось пренебрежение. Служки стремглав бросились навстречу грозным постояльцам, наперебой выказывая радушие и готовность угодить. Вскоре мужчины расположились за одним из соседних столов и потребовали вина. Авидронская речь их была понятна, но весьма груба по смыслу и форме.

ДозирЭ еще не видя их, по крикам догадался, что посетители кратемарья - маллы, но сейчас, рассмотрев и услышав, понял главное: перед ним враги.

Многочисленные племена маллов населяли Малльские горы и предгорье, то есть подпирали границы Авидронии снизу, со стороны Темного океана. Бесстрашные воины, по-детски простые и такие же несговорчивые, они сотни лет досаждали авидронским правителям: грабили обозы и караваны, уничтожали заставы, дороги и мосты, совершали пограничные набеги. Авидронские партикулы неоднократно усмиряли наглецов, но привести их к окончательной покорности, или хотя бы добрососедству – не могли.

Новые поселения авидронов, растущие мало-помалу на спорных землях, часто подвергались поджогу и разорению. И тогда вновь приходили партикулы, и опять лилась кровь. Маллы, как род, не ведали чувства опасности для каждого из них, но умели ненавидеть и мстить. Маллы, как воины, умирали с улыбкой на устах.. Сражение с ними только тогда считалось законченным, когда падал замертво последний воин отряда.

Только премудрый и хитроумнейший инфект Авидронии, Алеклия, сумел в какой-то степени умиротворить племенных вождей; помогло средство, древнее, как мир и надежное, как сама земля: проявив терпение и щедрость, он сумел поссорить между собою племенных вождей, Затяжные внутренние распри горцев охладили ненависть к внешнему врагу, окончательно рассорили вождей, толкнув часть из них на союз с Авидронией. Инфект Авидронии тотчас привлек их к строительству и охране оборонительных сооружений, окрасив беспримерно обильной кровью малльские традиционные межродовые конфликты.богатыми подарками приучил ценить иные радости жизни, отличные от резни и пьянства. Разбогатевшие предводители забыли на время заветы предков…

Так было и так стало, но отец с детства учил ДозирЭ: рано или поздно союзники-маллы воткнут Авидронии нож в спину, доверять им никак нельзя! Юноша крепко помнил советы Вервилла, и теперь, увидев трех вооруженных мужчин-путников - маллов, без особых размышлений, наперед решил: перед ним враги.

Маллы, тем временем, получили свое вино и стали опрокидывать в себя один кубок за другим. Чем больше они пили, тем все более развязно себя вели: кричали на слуг, требуя рыжеволосую служанку, громко ругались и уже посматривали на единственного, кроме них,  посетителя ДозирЭ - насмешливо, а может и презрительно, но только не дружелюбно. В кратемарья вошли двое чиновников-законников, оба при мечах, но они, сразу получив в свой адрес залп насмешек и оскорблений, предпочли не отвечать, а отправиться в другую едальню.

- Я же говорил тебе, Бахи, - авидроны трусливы, как опоссумы. Любой мужчина-малл должен был бы давно взяться за меч, - громко сказал по-авидронски вожак, конечно же, с тем расчетом, чтобы его слова были услышаны не только соплеменниками. Он даже встал, чтобы его подальше было слышно, и покачивался на толстых ногах, с грозной усмешкой озирая окрестности, словно ожидая возражений от своих или чужих

- О, как ты прав, Ахлерой, сын Аквилоя, - сидя отвечал молодой чернобровый малл, которого звали Бахи. - Трусливей людей я еще не встречал. Истинно, этот народ создан прислуживать. Скажи мне, Ахлерой, веришь ли? Глаза его с пьяной влюбленностью новобранца снизу вверх смотрели на вожака.

Ахлерой, поднес к губам свой золотой медальон и смачно поцеловал его.

- Клянусь Якиром, ты изрекаешь как умнейший.

ДозирЭ уже не хотелось есть. Он решил расплатиться и уйти, но вдруг почувствовал, что его присутствие здесь необходимо. Пусть знают, что лично он их ничуточки не боится. Кусая в злом нетерпении губы и пальцы, он залпом опорожнил кубок, и еще один, не замечая за собой, что уже опьянел изрядно. Мальчики пытались ему прислуживать, но маллы постоянно дергали юнцов, требуя  внимания исключительно к своим нуждам, число и вздорность коих постоянно росло.

Малл по имени Бахи нарочно опрокинул наземь кубок с вином и  потребовал новый. Мальчик-служка наклонился, чтобы поднять кубок и получил сильный пинок. Маллы дружно рассмеялись великолепной шутке, служка поднялся и что-то неслышно пробормотал. Бахи молниеносным движением выдернул из ножен кинжал; через мгновение он держал слугу за волосы и прижимал к его горлу кривое сверкающее лезвие. Мальчик вскрикнул от испуга и боли – тоненькая струйка окрасила белое полотно рубашки.

ДозирЭ поднялся и коснулся лба рукой. Слова его были полны учтивости, но глаза метали молнии, а ладонь легла на рукоять кинжала.

- Приветствую вас, гости Грономфы. Да успокоятся ваши сердца. Да прибудет мир в ваши хавы. Что сделал вам этот юный помощник?

В тот же миг грономф заметил опасность и едва успел уклониться - мимо его уха просвистел брошенный боевой топорик. За спиной лезвие топора раскрошило голову мраморной статуе.

Оружие метнул третий малл - соплеменник Ахлероя и Бахи. ДозирЭ поспешил выдернуть из ножен свой кинжал, прямой и острый, длиною в локоть, и едва успел защититься он нового нападения - Бахи оттолкнул мальчика прочь и атаковал авидрона целой серией частых молниеносных ударов своего топора, целясь в лицо и шею. Смертоносные выпады горца ДозирЭ легко отбил заученными движениями, только один раз коварное лезвие проскользнуло к медной пластине доспеха, оставив глубокую царапину.

Двое других маллов обнажили оружие, но пока не вмешивались и только  наблюдали за схваткой, подбадривая товарища громкими возгласами на своем языке. 

Делать нечего, ДозирЭ пришлось оставить расспросы на потом, а пока принять бой, быть может даже неравный бой…

Бахи двигался быстро, после каждой атаки неожиданно менял позицию - забегал с боку, подныривал, бил справа и слева. Маленький и юркий, он действовал стремительно и непредсказуемо, был неистощим на новые приемы и в атаках не повторялся. Но бурные наскоки успеха не принесли, горец заметно подустал и решил изменить тактику. Теперь он проворно и без затей бил и бил в одном направлении, с тем чтобы рука авидронца просто устала принимать на себя тяжесть ударов. И вдруг – удар совсем в другое место… Успех. И через несколько мгновений – в ногу. Опять задел… Пока это были только царапины, но ДозирЭ встревожился.

ДозирЭ съел слишком много, его мутило от выпитого, он чувствовал себя непривычно, уязвимо. Противник, казалось, понимал это, и продолжал его изматывать. и поэтому ноги не слушались тела;Тем не менее, полученные царапины не испугали, а напротив - взбодрили ДозирЭ, стряхнули с него послеобеденную одурь, вернули мышцам упругость и силу, а мыслям ясность. Юноша заработал кинжалом с удвоенной силой и вскоре стал теснить малла, дважды и уже трижды достав его тело острой сталью кинжала. Оторопевший Бахи, у получивший два ранения в грудь и плечо и царапину на щеку, оказался зажатым в углу. ДозирЭ в горячке боя решил нанести маллу решающий удар, но тут на него набросился Ахлерой.

ДозирЭ увернулся и бросился бежать. Это была тактика боя против превосходящих сил противника и в ней не было ничего позорного, тем более, бежал он не с поля битва, но чтобы поменять позицию на более выгодную. В другом конце залы, он занял оборону между двумя гранитными фонтанами, защищающими его справа и слева, спиной к стене. Молодому человеку теперь некуда было отступать, но занятое положение позволяло достойно отразить спереди нападение сразу нескольких соперников.

Вожак, по имени Ахлерой, атаковал ДозирЭ, держа в одной руке кинжал, в другой - боевой топорик. В отличие от Бахи, Ахлерой сразу пытался взять верх не ловкостью, но своей свирепостью и дикой силой. Он размеренно обрушивал справа и слева мощные удары, которые юноша останавливал лишь с большим трудом. ДозирЭ не часто сходился со столь опытным бойцом, а вернее – впервые такого видел. Он знал, что многие его друзья из военной ходес уже были бы повержены, случись им оказаться лицом к лицу с этим ужасным дикарем.

Впрочем, Ахлерой, также немало съевший и выпивший, скоро устал и пыл атак умерил. Первый же серьезный выпад авидрона он пропустил - колющий удар пришелся в грудь. Острие клинка встретило золотой медальон, вильнуло в сторону, вспарывая ткань и кожу под нею. Малл отшатнулся и выронил топорик, потом с изумлением посмотрел на свою  грудь. Богатая рубаха висела лоскутами, а из груди обильно сочилась кровь.

В следующее мгновение ДозирЭ нанес еще несколько ударов,  которые раненый и ошеломленный горец едва отбил. Теперь молодой человек наступал, окрыленный успехом, а раненый малл пятился назад, ища спасения пока еще не в бегстве, но уже в отступлении.  ДозирЭ неудержимо атаковал, – его противник из последних сил защищался. Схватка переместилась в центр тафилы и увлеченный схваткой ДозирЭ не заметил, что остался без прежней защиты с тыла и флангов.

Перед ним уставший и струсивший  Ахлерой, справа у стены на каменном полу сидит этот Бахи, весь в крови. Он тоже не опасен. Но ДозирЭ не видел третьего малла, и это его беспокоило. Где третий?...

Удар! ДозирЭ почувствовал сильную тупую боль в голове, будто ударом топорика ее раскололи на половины. Юноша так и подумал во внезапном испуге. Тело сразу обессилило, пальцы утратили чувствительность и  перестали слушаться, в глазах поплыли кровавые круги. Последнее, что увидел ДозирЭ сквозь красноватую пелену -  приближающийся к лицу кривой клинок Ахлероя, жаждущий победы и мести.

Юноша на чалом коне, который некоторое время назад увидел в окне акелины обнаженную люцею Андэль, почти ничем не выделялся в толпе, слушающей Провтавтха. Был он геройского вида, держался довольно заносчиво и был вооружен длинным боевым кинжалом. Однако таких здесь было много. Он больше походил на ополченца, но, поскольку ополчения никто не собирал, в нем угадывался новобранец — будущий цинит. Молодой человек был крепок и худ, по мелким деталям в нем можно было определить жителя Грономфы, уродливый шрам над верхней губой добавлял пылкой, немного наивной воинственности всему его облику. Звали молодого человека ДозирЭ.

Красноречие Провтавтха вдохновляло. ДозирЭ трепетно ловил каждое слово Златоустого Громогласца, и сердце его переполняла отвага, а глаза то и дело вспыхивали ненавистью. Юноша дослушал речь оратора, развернул лошадь, стараясь не задеть слушателей, и двинулся прочь. Он пересек дворцовую площадь и задержался возле Дерева Жизни, чтобы в последний раз лицезреть это сокровище, сотворенное человеческими руками.

Мраморная лестница вела к постаменту, отлитому из паладиума — металла синего цвета. На нем стоял могучий дуб из чистого золота высотой с башню. Множество больших плоских изумрудов были выделаны под дубовые листья, продолговатые рубины походили на желуди, ствол и ветви были оплетены серебряной нитью с нанизанными на нее мелкими шлифованными алмазами. Дерево окружали пятнадцать золотых дев-месяцев в венках из божественного лотуса. Камни излучали нежное голубоватое сияние, так что над головами дев светились магические нимбы. Десять воинов в белых плащах и золотых доспехах охраняли воздвигнутое славными предками сказочное изваяние.

 Об авидронском дереве из золота и драгоценных камней по всему континенту ходили самые удивительные легенды. Тысячи людей специально приезжали в Грономфу, чтобы только увидеть это чудо.

ДозирЭ должен был как можно скорее покинуть родной город, однако он не спешил, стараясь в полной мере насладиться своим нынешним положением. Он впервые в жизни был предоставлен самому себе, а в кошеле, обычно совсем пустом, звонко позвякивали монеты — один золотой инфект и десяток паладиумных, серебряных и медных. Эту внушительную сумму вручил ему отец, снаряжая сына в дорогу: он отдал ему все, что было накоплено за последние годы. Вдобавок будущий воин получил во владение Хонума — старого мерина с запавшей поясницей и свислым крупом, а также старую боевую парраду, большие медные пластины которой навечно запечатлели следы от ударов вражеских копий.

ДозирЭ одел парраду и прикрепил к поясу кинжал; ему не терпелось покинуть дом, но отец — старый цинит по имени Вервилл — затеял долгую прощальную церемонию. Наконец после витиеватых наставлений по отцовским впалым щекам покатились слезы: он прощался с сыном, и, быть может, навсегда. Что ж, старый воин не роптал: он был готов подчиниться воле богов; главное, что ему, боевому ветерану, не будет стыдно перед Инфектом: Авидрония получит прекрасного цинита, терпеливого в лишениях и беспощадного в бою.

Отец пожелал сыну множество наградных платков и вручил кошель с монетами. ДозирЭ с радостью принял деньги, тут же поспешил высвободиться из прощальных объятий расчувствовавшегося Вервилла и, придержав Хонума, ловко вскочил без помощи стремян в седло. Махнув родителю рукой, юноша тронул коня, однако, проехав несколько шагов, оглянулся со странным чувством. Он окинул последним взглядом ветхий дом, где родился и вырос, — обычное грономфское жилье бедняков, покосившиеся конюшни, старый сад, посмотрел на опечаленного отца, и ему стало грустно до слез...

ДозирЭ с трудом оторвал взгляд от Дерева Жизни — он бывал здесь часто, но каждый раз подолгу задерживался у золотого дуба — и слегка ослабил поводья Хонума. Старый конь вздрогнул и нехотя зашагал вперед.

Несмотря на все довольно бурные события, происходящие в городе, участником и свидетелем которых стал молодой человек, его никак не отпускало воспоминание об обнаженной девушке в окне акелин, и сердце юноши то и дело начинало прерывисто стучать. Как прекрасна эта юная люцея! Каким счастьем было бы даже мимолетное свидание с нею! Как чудесны, должно быть, ее объятия!.. Со свойственной молодости страстью он вспоминал ее волосы, плечи, чудную грудь, улыбку, которой его наградила незнакомка, и его живое воображение уже рисовало сладкие сцены близости...

    Вскоре ДозирЭ пересек площадь и приблизился к улице, которая вела в нужном ему направлении. Вдоль дороги располагались бесконечные ряды кратемарий, где можно было бы подкрепиться, отдохнуть или задержаться на недолгий постой. Воздух здесь был насыщен ароматами готовящихся блюд, пахло жареными голубями, пшеничными лепешками и пряностями. Мальчики-служки зазывали прохожих, размахивая связками рыбы. Из кратемарий выходили постояльцы и посетители, уставшие путники спешивались и бросали конюхам поводья. Девушки-служанки понесли куда-то на большом медном блюде жареного поросенка, обложенного фруктами.

 
    Молодой человек почувствовал, что голоден, и в растерянности остановился, украдкой поглядывая на ближайшую кратемарью. С одной стороны, ему надо было ехать, но с другой — его новообретенная самостоятельность требовала убедительного подтверждения. К тому же набитый монетами кошель постоянно напоминал о себе легким дразнящим позвякиванием.

Всадник еще сомневался, когда из кратемарьи выбежала прелестная рыжеволосая девушка и взяла коня под уздцы.

— Усталый воин хочет вина и молодого ягненка, — уверенно заявила она с легким акцентом.

— Нет, я просто хотел...
   

ДозирЭ растерялся: едва ли не впервые в жизни его назвали воином. «Усталый воин» — как здорово это звучит! Это обращение напомнило ему, что он — полноправный гражданин, он свободен и имеет деньги, с которыми волен делать то, что ему заблагорассудится. В конце концов, разве он не заслужил немного вкусной еды и хорошего вина? Кто знает, может быть, ему суждено погибнуть в первом же бою?..

Видя, что молодой грономф еще колеблется, служанка улыбнулась:

— Тебе надо хорошо поесть перед длиной дорогой. Я напою тебя лучшим вином и накормлю тебя самой вкусной едой. Пойдем со мной. Ты заплатишь совсем немного и останешься доволен.

 
 Рыжеволосая смотрела такими глазами и говорила таким томным голосом, будто речь шла о любовном свидании. ДозирЭ невольно смутился и покраснел. Воспитанный в строгости военных ходесс, он не ведал женского внимания, больше привык к строгим окрикам отца и резким командам суровых наставников.

Завороженный вниманием девушки, ДозирЭ наконец решился: развернул коня к кратемарье, соскочил на землю, придерживая длиннополый плащ, намотал поводья на крюк и ослабил подпругу. Хонум, почувствовав, что ремни уже не так давят, благодарно качнул головой.

 Юноша ждал, пока подадут вино и еду. Он уже жалел, что уступил уговорам: не успел отъехать от дома, как поддался соблазнам. Теперь восседает в кратемарье в центре Грономфы, вместо того, чтобы веселым гиканьем подгонять Хонума навстречу опасностям.

Дело в том, что по настоянию Вервилла ДозирЭ предстояло пройти Испытание в лагере Тертапента — именно там обучался военному делу отец. «Проверка на цинита в лагере Тертапента была настолько сложной, — любил рассказывать он, — что к середине дня выбывала добрая половина новобранцев, а каждый десятый погибал».

ДозирЭ должен был явиться в лагерь Тертапента самостоятельно, записаться в конный отряд и успешно пройти ближайшее Испытание. По слухам, лагерь был переполнен, и не каждый новобранец мог рассчитывать на радушный прием. Если он опоздает, придется вернуться домой и добиваться записи в другой лагерь. Так что имел значение каждый день, и следовало спешить.

Рыжая искусительница принесла кувшин с изображениями танцующих детей и бронзовый кубок с позолоченной ручкой в форме змеи. ДозирЭ жадно глотнул вина, сразу же подобрел и добродушно огляделся по сторонам.

В этой просторной кратемарье всё было сделано искусными мастерами из дорогих материалов. Покрытый фресками потолок залы подпирали колонны из гранатового камня, внутренние жилища скрывались за толстыми цветными занавесами с золотой оторочкой. Стены из светлого камня были украшены изящными лепными накладками, в нефритовую чашу лились струи прохладной воды, посыпая пол искрящимися брызгами. На большом серебряном блюде, висевшем у входа, изображалась трапеза уставшего пастуха, на гранитной половой плите в центре залы мозаикой было выложено Дерево Жизни. Все предметы были расточительно большими: массивные столы, мраморные фигуры женщин в настоящих кисейных туниках, тяжелые бронзовые факельницы у стен с закопченными устьями, пузатые декоративные амфоры с носиками-клювами, покрытые цветочным орнаментом. Богатая кратемарья имела все, что было необходимо обстановке величественной трапезы, атмосфера располагала к отдыху и благодушию.

Будущий воин был единственным посетителем этой роскошной залы: время утренней еды уже прошло, а дневного насыщения еще не наступило.

Рыжеволосая служанка поставила перед ДозирЭ затейливо приготовленные кушанья: летучие рыбки, мясные кактусы, фазаньи отбивки, речные каракатицы. Но главным угощением было приготовленное на огне нежное мясо ягненка, к которому полагалось терпкое подслащенное вино.

ДозирЭ впервые находился в подобной обстановке. Никогда в жизни он не пил такое вино и не ел столь вкусных яств. Двое мальчиков усердно прислуживали ему, подливая питье и поднося новые блюда. С непривычки захмелевшему юноше начало казаться, что он — знатный авидрон, разбогатевший на работорговле, и пирует в стенах собственного дворца.

Внезапно, из глубины внутренних помещений, где располагались покои для постояльцев, донеслись звуки речи — отрывистые, громкие, вызывающие. Разговор шел на непонятном наречии. Один голос гневно упрекал, другой — оправдывался.

Сладостные мечты испарились, ДозирЭ внутренне собрался. Голоса приближались.

Рыжеволосая служанка взволнованно прислушалась и тут же упорхнула прочь. Мальчики-служки расстроенно опустили головы — молодой человек почувствовал, как они напряглись. Наконец тяжелые полы занавесов отлетели в стороны, и на пороге залы появились трое мужчин в диковинных одеждах и при оружии. Это были чужестранцы, похоже, что горцы. Все трое были плотного телосложения, широкоплечие, стояли твердо, расставив ноги, будто в любой миг ожидая нападения.

Один из них был явно богат и знатен. На нем была плотная льняная паррада, отороченная мехом горного барса, на шее красовалась тяжелая паладиумная цепь с большим золотым медальоном. Плечи покрывала короткая дикарская накидка из медвежьих когтей. Широкий кожаный пояс, явно грономфского происхождения, был украшен драгоценными камнями, к нему крепились ножны кинжала «дикая кошка» и метательный топорик.

Горцы огляделись. Вожак бросил острый взгляд на ДозирЭ и презрительно скривил губы. Служки бросились навстречу грозным постояльцам. Мужчины расположились за одним из столов и грубо потребовали вина. ДозирЭ догадался, что посетители кратемарьи — маллы...

Многочисленные племена маллов населяли Малльские горы и предгорье, подпирая границы Авидронии со стороны Темного океана. Бесстрашные воины, несговорчивые, как капризные дети, они сотни лет досаждали авидронским правителям: грабили обозы и караваны, уничтожали заставы, дороги и мосты, совершали пограничные набеги. Авидронские партикулы неоднократно усмиряли непокорных.

Новые поселения авидронов, расположившиеся на спорных землях, часто подвергались поджогу и разорению. И тогда вновь приходили партикулы, и опять лилась кровь. Маллы не знали чувства опасности. Маллы умирали с улыбкой на устах. Маллы умели ненавидеть и мстить. Сражение с ними только тогда считалось законченным, когда падал замертво последний воин отряда.

Только Алеклии удалось окончательно умиротворить племенных вождей. Проявив хитроумие и терпение, он сумел распалить малльские межродовые конфликты. Внутренние распри окончательно рассорили вождей, охладили их ненависть к внешнему врагу. Тогда Инфект Авидронии привлек горцев к строительству оборонительных сооружений, и быстро разбогатевшие малльские предводители и вовсе забыли священные заветы предков...

 Отец с детства учил ДозирЭ: союзники-маллы рано или поздно воткнут нож в спину Авидронии, так что им доверять никак нельзя! Юноша помнил наставления Вервилла и теперь, увидев трех вооруженных горцев, понял: перед ним враги.

 Между тем маллы получили свое вино и стали опрокидывать один кубок за другим. Чем больше они пили, тем всё более дерзко вели себя: кричали на слуг, требуя рыжеволосую служанку, громко ругались и часто с издевкой посматривали на ДозирЭ. В кратемарью зашли двое тхелосов, но, услышав в свой адрес ядовитые насмешки, предпочли отправиться в другое место.

 — Я же говорил тебе, Бахи: авидроны — ничтожные трусы. Любой мужчина-малл давно бы взялся за меч, — громко сказал по-авидронски вожак, явно с расчетом, что его слова будут услышаны не только соплеменниками.

 — О, как ты прав, Ахлерой, сын Аквилоя, — отвечал молодой чернобровый малл, которого звали Бахи. — Трусливей людей я еще не встречал. Воистину этот народ создан прислуживать. Скажи мне, Ахлерой, веришь ли?

Ахлерой, поднес к губам свой золотой медальон и поцеловал его.

— Клянусь Якиром, ты изрекаешь, как умнейший из людей.

 ДозирЭ уже не хотелось есть. Он решил расплатиться и уйти, но тут почувствовал, что его присутствие здесь необходимо. Кусая от гнева губы, он терпеливо опрокидывал кубок за кубком, не замечая, как пьянеет. Мальчики еще пытались ему прислуживать, но маллы постоянно дергали юнцов, обращаясь к ним по мельчайшему поводу.

Инородец по имени Бахи вроде бы случайно опрокинул наземь кубок с вином и потребовал новый. Служка наклонился, чтобы поднять кубок, и получил сильный пинок. Маллы рассмеялись, мальчик поднялся и что-то неслышно пробормотал. Бахи молниеносным движением выдернул из ножен кинжал; через мгновение он держал слугу за волосы и прижимал к его горлу кривое сверкающее лезвие. Мальчик вскрикнул.

ДозирЭ поднялся и коснулся лба рукой.

— Да успокоятся ваши сердца, гости славной Грономфы. Да пребудет мир в ваших домах. Что сделал вам этот юноша?

Он едва успел уклониться — мимо уха просвистел брошенный боевой топорик. Лезвие топора раскрошило голову мраморной статуи, стоявшей за его спиной.

Оружие метнул третий малл — соплеменник Ахлероя и Бахи. ДозирЭ поспешил выдернуть из ножен свой кинжал, длинный и прямой, и едва успел защититься: Бахи оттолкнул мальчишку и атаковал авидрона серией частых молниеносных ударов. Выпады инородца ДозирЭ легко отбил заученными движениями, только один раз коварное лезвие скользнуло по медным пластинам паррады, оставив глубокую царапину.

Двое других маллов обнажили оружие и наблюдали за схваткой, подбадривая товарища громкими возгласами на своем языке.

Вахи двигался быстро, после каждой атаки неожиданно менял позицию — забегал сбоку, подныривал. Маленький и юркий, он действовал стремительно и непредсказуемо, был неистощим на новые приемы. Однако со временем, так и не сумев довести до конца ни одной атаки, малл изменил тактику. Теперь он пытался лишить противника сил, наносил множество несильных ударов и проявлял в этом особое проворство. Однажды ему удалось оставить царапину на плече соперника, в другой раз — уколоть его в ногу.

ДозирЭ съел слишком много, его мутило от выпитого; он чувствовал себя непривычно уязвимо. Противник, казалось, понимал это и продолжал его изматывать. Только через некоторое время ДозирЭ удалось прийти в себя, голова стала ясной, тело, как всегда, легким и послушным. Заработав оружием с удвоенной силой, юноша вскоре стал теснить инородца. Оторопевший Бахи, уже получив два ранения, оказался зажатым в углу. ДозирЭ решил нанести маллу решающий удар, но тут на него набросился Ахлерой.

ДозирЭ увернулся и отбежал. В другом конце залы он занял позицию между двумя гранитными фонтанами. Молодому человеку некуда было отступать, но выгодное положение позволяло отражать нападение сразу нескольких соперников.

Ахлерой атаковал ДозирЭ, держа в одной руке кинжал, в другой — боевой топорик. В отличие от Бахи, он пытался взять не ловкостью, но своей свирепостью и дикой силой. Он размеренно обрушивал на авидрона мощные удары справа и слева, которые юноша останавливал лишь с большим трудом.

Впрочем, скоро Ахлерой немного устал, и его пыл поугас. Первый же выпад ДозирЭ он пропустил — колющий удар пришелся в грудь. Острие клинка остановил золотой медальон. Малл отшатнулся и выронил топорик, потом с изумлением посмотрел на себя. Богатая паррада висела лоскутами, а из груди обильно сочилась кровь. Это острие кинжала, соскользнув с медальона, прочертило на теле кровавую борозду.

В следующее мгновение ДозирЭ нанес еще несколько ударов, которые раненый и, казалось, сломленный горец едва отбил. Теперь молодой человек, окрыленный успехом, наступал, а малл пятился назад, в поисках спасения. ДозирЭ напористо атаковал, а его противник из последних сил защищался. Схватка переместилась в центр залы.

В поле зрения ДозирЭ был уставший Ахлерой, неподалеку, припав к стене, сидел Бахи, истекая кровью. Но он не видел третьего малла, и это его беспокоило.

 
Бух! ДозирЭ почувствовал сильную тупую боль в голове, будто ее раскололи пополам. Тело сразу обессилело, руки и ноги онемели, перед глазами поплыли кровавые круги. Последнее, что увидел ДозирЭ сквозь пурпурную пелену, — приближающийся к лицу кривой клинок Ахлероя.